— Ты думаешь, она нас впустит? — недоверчиво спросил Аарон. Тут же, отвернувшись, он стал рассматривать купол церкви. Иосиф увидел высокого, рыжего мужчину, что выходил из парадного подъезда: "Вот и аббат Корвино, точно такой, как его Теодор описывал. Очень хорошо, незачем нам встречаться".
— А чего бы ей нас не впустить? — хмыкнул Иосиф, краем глаза следя за Корвино, — тот, не оглядываясь, свернул на рю Гарансьер и пошел к Люксембургскому дворцу. "У меня на руках предписание из госпиталя Отель-Дье, с печатью главного врача. По распоряжению префекта Парижа, проверка здоровья гостей города. Боимся эпидемий. Тем более, они из Италии приехали, там до сих пор чума случается".
— Так если младенец в деревне, как она говорит, — отозвался Аарон, — мы его и не найдем в квартире. А если ты ее спросишь, — она тебе соврет, что никакого ребенка у нее не было.
Иосиф погладил ухоженную, короткую бороду. Он похлопал рукой по саквояжу: "Мне соврет, а инструментам — нет, дорогой друг. Пошли, — он осмотрел темный сюртук и белый, шелковый галстук Аарона, — из тебя тоже отличный врач получился".
— Как это мне Джо еще в Картахене говорила, — вспомнил Аарон, когда они поднимались по прохладной лестнице, — это тебе не джунгли, тут люди хуже ягуаров. Господи, быстрей бы уже до Святой Земли добраться. Там все по-другому будет, я уверен.
Дверь открыла высокая, тонкая, очень красивая девушка. Каштановые волосы были заплетены в толстые косы, монашеского покроя платья прикрывал холщовый фартук.
— Кто там, тетя Ева? — раздался звонкий, девичий голос. Маленькая, черноволосая девочка, тоже в фартучке, медленно, осторожно вышла из кухни. Она уцепилась за косяк двери.
— Тепло, — счастливо подумала Ханеле. "Это он, он, тот, кто во сне приходил. Я помню его песенку, я ему сейчас спою. И второй тоже, — она нахмурилась и помотала головой, услышав крики людей, ржание лошадей, — нет, этого не скажу ему. Не надо".
Девочка поискала рукой в воздухе и внезапно улыбнулась: "А вот это скажу. Он порадуется".
— Здравствуйте, мадемуазель, — Иосиф поклонился. Девочка, стоя у косяка, смотрела на него беловато-серыми, невидящими глазами. "Детская катаракта, что ли? — подумал мужчина. "Ее за полчаса снять можно, сразу видно — на ребенка им тут всем наплевать". На шее девочки поблескивал золотой медальон.
— По распоряжению префекта города Парижа, — улыбаясь, продолжил Иосиф, — мы врачи из госпиталя Отель-Дье, проводим санитарный контроль приезжих. Вот наши документы, — он подал Еве бумаги, — разрешите вам задать несколько вопросов.
— Ребенка тут совершенно точно нет, — подумал Аарон, оглядываясь. "Хорошо, что Марта нас предупредила об этой Анне, — я с собой игрушки взял. Только почему она так смотрит?"
Девочка оторвалась от косяка. Прошагав к ним, она ловко дернула Иосифа за полу сюртука. "Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее, — сказала она, ощупывая лицо мужчины, нагнувшегося к ней.
— Простите, — девушка покраснела, — я работаю у аббата Корвино, экономкой. Это его воспитанница, Анна. Она, к сожалению, слепа и слаба разумом, не обращайте внимания на ее слова.
— Какая красавица, — вдруг подумал Аарон. "Теодор же рассказывал нам, — она дочь этого отступника, Александра Горовица. Христиане, — он заметил простой, серебряный крестик на шее Евы. "Но ведь сказано же — еврей, даже согрешивший, всегда остается евреем. Надо поговорить с ней, увещевать…"
— Пойдемте, мадемуазель, — Иосиф оглянулся на девочку. Она стояла, улыбаясь. Мужчина вздохнул: "Забрать бы ее отсюда. Простая же операция, ее еще египтяне делали. А сказала она все правильно, конечно. Я Джо со вчерашнего дня не видел и уже одиноко мне". Он добавил: "Не волнуйтесь за Анну. Мой коллега побудет с ней, пока я провожу осмотр. В Италии до сих пор бывает чума, к сожалению. Мне надо удостовериться, что вы совершенно здоровы".
Аарон проводил их глазами и ласково сказал девочке: "Я тебе принес кое-что".
Ханеле быстро ощупала деревянную игрушку: "Крокодил!"
— Откуда ты знаешь? — удивился Аарон и посмотрел в ее глаза: "Господи, она же слепая. Как она…"
— Я все знаю, — отмахнулась девочка. Она протянула руки к его лицу и счастливо вздохнула про себя: "Это он. Теперь все, все будет хорошо".
— Ты будешь петь им песню, — шепнула Ханеле, гладя его по щеке. "Много, очень много. И все разные. Красивые. А песня такая".
Аарон замер, услышав ее голос.
— Durme, durme
mi alma donzella
durme, durme
sin ansia y dolor — Ханеле пела, наклонив голову. Потом, прикоснувшись губами к его щеке, она шепнула: "Без горя и несчастий, Аарон. Без горя и несчастий".
— Все в порядке, — раздался с порога голос Иосифа. "Мадемуазель Ева совершенно здорова, большое вам спасибо".
— Sin ansia y dolor, — повторила девочка, подходя к Еве, беря ее за руку. Иосиф едва заметно вздрогнул и они попрощались.
— Она назвала меня по имени, — сказал Аарон, когда они уже вышли на площадь Сен-Сюльпис. "Эта девочка, Анна. И она пела песню, на ладино, колыбельную. Я ее с детства помню, от мамы моей".
— Я слышал, — вздохнул Иосиф. "Мне ее тоже — мама пела. Что-то не так с этой девочкой, поверь мне, узнать бы — что. А ребенка там, конечно, никакого не было. Мадемуазель Ева не рожала".
Аарон обернулся и увидел бледное лицо девочки — она стояла, прижавшись к окну, глядя им вслед.
— Очень красивая эта мадемуазель Ева, — вдруг сказал он, искоса глядя на Иосифа. "И она ведь тоже — еврейка".
— Вот только не вздумай к ней ходить еще раз, — жестко велел ему мужчина. "Судя по тому, что Теодор рассказывал — этот аббат шутить не любит. Мы сделали свое дело, больше нас ничего не интересует. Ты игрушку у нее забрал, надеюсь?"
— Забрал, — вздохнул Аарон, запустив руку в карман сюртука. "Только все равно — я их еще увижу, обеих, — пообещал себе он, выходя с площади.
— Вам записка, мадам, — Мари внесла серебряный поднос с конвертом. Марта устроилась на стуле, позируя Федору, что стоял у мольберта. "Еще немного осталось, — пробормотал он, прописывая тяжелый узел бронзовых волос.
— Спасибо, Мари, — Марта улыбнулась. "Стол накройте на двадцать персон, и не забудьте — граф д’Артуа сидит рядом со мной. Цветы привезли?"
— Сейчас украшают гостиную и столовую, мадам, — присела Мари. "Белые розы".
— У фортепьяно тоже поставьте, — велела Марта, — месье Моцарт будет нам играть, после обеда. Я потом пройду в столовую, и все проверю".
Дверь закрылась. Марта, распечатала записку: "От Иосифа. Как мы и думали — никакого ребенка там и в помине не было. Сожги, пожалуйста, — она протянула Федору листок бумаги. Тот пробежал его глазами, и поднес к пламени свечи: "Вот же дрянь! И как от нее теперь избавляться? Я, кстати, говорил с аббатом о Джованни — он утверждал, что не знает такого, но глаза у него при этом бегали".